Двухсотлетие восстания декабристов прошло в России точно так же, как и столетие Октябрьской революции – при почти полном игнорировании этой даты официальной властью. То есть, некоторые выступления на эту тему со стороны второго эшелона власти можно было услышать, но они не оставили никаких сомнений – отношение к событию крайне прохладное. Повестку патриотизма на этом событии не выжмешь, скорее, наоборот – налицо бунт против законной власти, что в рамках сегодняшнего дискурса оценивается исключительно негативно вне зависимости от контекста.
Более того – последовали крайне прозрачные намеки о том, что декабристы – это были практически иноагенты, пытавшиеся провести интересы тлетворного Запада на богоизбранной территории. Их идеи про всякого рода эгалите-фрарните очевидно были зловредными и противоречили традиционным ценностям, следование которым составляют суть любого законного правительства России. Губернатор Санкт-Петербурга, комментируя памятную дату, уделил особое внимание "твёрдости государственности" в деле подавления бунта, что в целом отражает отношение власти к событию.
В общем, крайне сомнительная дата, поэтому лучше всего – проигнорировать ее в принципе, так будет надежнее.
История в современной России довольно избирательна, и существует только в тех версиях и в том прочтении, которые укрепляют (либо имитируют укрепление) существующих нарративов. Объективное изучение истории в данном контексте становится достаточно небезопасным, как и других наук. Попробовал тут один "независимый" демограф объективно подойти к вопросу о демографическом кризисе – схлопотал звание иноагента. Известное социологическое агентство тоже действует в этом звании, чтобы социология не слишком углублялась, а отражала верную повестку дня. Историки сделали выводы и не намерены повторять эти фатальные ошибки коллег.
Соответственно, внутренние причины кризиса, который и вывел восставших на Сенатскую площадь, никого не интересуют, какие могут быть внутренние причины у проводников воли враждебных иностранных государств? Предатели и враги отечества. Забыть и вычеркнуть.
Итог такого подхода понятен: вместо изучения объективных причин социальных кризисов оно подменяется их субъективизацией. А значит – история, призванная создавать массив данных и опыта, перестает выполнять свою роль. Если экспериментатор будет оставлять только данные, которые подтверждают его теорию или модель, то вряд ли такой подход можно назвать научным. Да и качество его модели тоже вызовет очевидные вопросы. Но что недопустимо в науке, то вполне может работать в политике. Какое-то время.
Когда история становится инструментом идеологии, она перестаёт быть учительницей жизни – вместо уроков она предлагает лишь удобные мифы, которые рано или поздно сталкиваются с реальностью.
! Орфография и стилистика автора сохранены
